Разговор с художником: Алексей Чернигин

Я родился в семье художника, рос в окружении картин отца. Мне очень нравилось наблюдать за его работой. Лет в шесть отец привел меня в изостудию во Дворце Пионеров, в ту же старую студию, в которую ходил в детстве сам. Там была очень свободная, творческая атмосфера, замечательные, нестандартно мыслящие преподаватели. В 1990 году я поступил в Нижегородское Художественное Училище, на графический дизайн. Там я многое открыл для себя в области графики. 

     Окончив училище, я поступил на кафедру дизайна Архитектурно-Строительного Университета. Здесь я оказался в совершенно новой для меня среде, где графика и пластика возведены в культ, а главное, где мыслят пространственно и концептуально. У нас был великолепный преподаватель живописи, рисунка и ассоциативной композиции Александр Корнеев. Во многом именно он сформировал во мне основы моего сегодняшнего метода работы над концепцией, понимание пространства и композиции.

     После университета я попробовал себя и в промышленном и в интерьерном дизайне, но все эти мои разнонаправленные движения все равно не смогли увести меня от живописи, это главное дело в моей жизни.

Я начинал с графики, экспериментировал с гуашью, акрилом, смешанными техниками. Обожаю акварель с ее безумной свободой, непредсказуемостью и, в то же время, огромной ответственностью за каждое действие. В масляной живописи я стараюсь сохранить то ощущение легкости, прозрачности и раскрепощения, которое меня так привлекало в акварели. Но задачи мои стали более масштабны, поэтому масло стало для меня универсальным материалом. Архитектурное, дизайнерское образование дает возможность понимания окружающего мира не просто в объеме, но и в его многомерности. Дизайн воспитывает в человеке эстета, формирует чувство стиля на каком-то физиологическом уровне, когда малейшее несоответствие оскорбляет, как фальшивая нота.

Мне кажется, самое интересное и самое сложное в моей профессии – научиться по-особому, по-своему реагировать на окружающий мир. Ведь люди зачастую просто не видят ничего вокруг себя. Нет, они видят, конечно, но не чувствуют глазами. Да, мы видим предметы вокруг себя, идя по улице мы не натыкаемся на столбы, мы попадаем в дверные проемы, но все вещи для нас - это просто символы, условные обозначения, как в компьютерной игре. Они не интересны нам сами по себе. Это ведь требует времени, а его в нашем ускоряющемся мире катастрофически не хватает, мы всегда спешим, воспринимая мир, как клип, калейдоскоп ярких кадров. Мы гонимся за новыми впечатлениями, делаем бесчисленные фотографии, каждую секунду пополняя сеть миллионами новых кадров. И только замедляя этот безумный ритм, растворяясь в ощущении переживаемого момента, можно попробовать начать видеть по-другому, входя в резонанс с окружающим, чувствуя его пульсацию внутри.

     Картина не рождается вдруг, это всегда пласт жизни, замысел появляется как легкое дуновение ветерка, как двадцать пятый кадр, промелькнувший и застрявший где-то глубоко-глубоко. До поры он не дает о себе знать, пока случайная ассоциация не наложится на него, вызвав совсем новое прочтение. Тогда он начинает раскручиваться, как колесо, обрастая все новыми образами и постепенно складывается во внутреннюю картину, которая уже рвется наружу, не дает покоя.

Женщина для меня - это космос, бесконечное многообразие вариаций и нюансов в пластике, пропорциях, в поиске новых прочтений одной и той же модели. Это не просто красивая форма, это сгусток энергии, эмоций, чувств. В ней пульсирует жизнь, она движется, дышит. Сама структура кожи удивительным образом взаимодействует со светом, придавая поверхности тела особую цветовую глубину. Мои картины часто относят к жанру эротики, для меня этот эротический подтекст конечно интересен, но не первичен в творчестве. Возможно, он появляется в процессе работы, но никогда не является изначальным, или, что еще хуже, единственным смыслом.

     Кроме того, во многих холстах я исследую тему скорости, движения, взаимоотношений человека и города. Мы живем в ритме города, подчиняемся его хаотичному движению, растворяемся в нем. А так хочется иногда остановиться, выйти из потока, посмотреть на это разнонаправленное движение со стороны. Вообще, скорость, как мне кажется, центральное понятие в живописи. Без нее живопись мертва. Причем эта внутренняя скорость у каждой картины своя.

Сложно говорить о влиянии, хотя, несомненно, оно присутствует в той или иной мере. Во-первых, конечно, это мой отец, Александр Чернигин. Меня всегда завораживало то видимое наслаждение, которое отец получает от работы. Поэтому наверное в отце я вижу не только мастера, открывшего мне ремесло, но и воплощение образца отношения к своему делу. Он постоянно меняется, никогда не стесняется учиться. Он буквально не выпускает карандаша из рук, постоянно что-то рисует, фиксирует какие-то мысли или образы. Так, глядя на отца, я стал понимать, что человек может среди повседневности творить свой собственный мир, свою маленькую вселенную, со своими законами и правилами, которые может установить или нарушить только он сам. Это всегда очень увлекало и интриговало меня. Конечно, в доме всегда было много альбомов художников и книг по искусству. Так я познакомился с Веласкесом и Вермеером, Фешиным и Уайетом, Саржентом и Дега, Цорном и Боннаром. Все они в разное время увлекали меня в свои «миры», вызывали восторг и желание у них учиться.

Честно говоря, когда я смотрю на картину, я меньше всего думаю о национальной принадлежности художника. Живопись интернациональна, универсальна, ее воздействие не зависит от того, где она родилась и на каком языке мыслит ее автор. Язык искусства – это образ, а не прямое высказывание. Художник должен сказать картиной все, что он хочет и может, и отойти в сторону, оставив зрителя с ней наедине. Он не может написать к картине пояснительную записку или приставить к ней искусствоведа. Хотя именно этим чаще всего занимается современное искусство, подменяя свой изначальный смысл прямого и честного контакта некими пространными концепциями, красиво объясняющими, что бы могла значить данная инсталляция или перфоманс.

     Мы живем в эпоху тотальной подмены подлинного дешевыми суррогатами. Искусство становится все более технологичным, постепенно переходя в область дизайна. Но дизайн - это только эстетика, он не предполагает духовного наполнения. Наверное, поэтому я и вернулся из дизайна в живопись, чтобы открыть что-то новое. Я очень рад, что мои картины находят своего зрителя в Европе, в Америке, в Азии. Это очень вдохновляет. Это дает надежду. И на это практически не оказывает никакого влияния политика. Да, многие западные платформы сейчас блокируют российских художников, но интерес зрителей к русскому искусству все равно сохраняется.

Работа художника – это прежде всего поиск новых смыслов, новых форм, новых горизонтов. Ведь по большому счету традиционная живопись исчерпала себя уже в начале ХХ века. Черный квадрат Малевича стал ее надгробным камнем, отказом от дальнейшей борьбы.

Один из принципов Дали: "Художник, рисуй!"

Это просто и гениально, для меня это рецепт на все времена.