Живописец, график, инсталлятор. Родился в 1955 году в Риге. Обучался в Белорусском Театрально-Художественном институте на художественном факультете по классу дизайна.
С 1978 года живет и работает в Ленинграде — Санкт-Петербурге. Член Союза художников России. Действительный член Академии Современного Искусства Санкт-Петербурга. Участник более 300 выставок в России и за рубежом.
Комментарий искусствоведа
В наше удивительное время, когда сама возможность искусства находится под вопросом, живопись петербургского художника Александра Герасимова поднимает вопрос подлинности субстанции искусства. Подлинности чувства, мастерства, образа, красоты. В эпоху суррогатов, когда счастье подменяется эйфорией, а живопись — её имитацией, на передний план выходит архаическая модель искусства — поддержание баланса высокого творческого состояния. Посреди выжженной цинизмом пустыни пост-модернизма Герасимов создает свой потаённый оазис, напоминающий «секреты» — первобытные инсталляции, которые испокон века создают дети по всему миру. Заглянув в это зазеркалье, мы вслед за грёзой художника проваливаемся в мир изысканных интонаций и фактур…
…Искусство Герасимова — в изумлении: для художника его произведения такое же зрелище, как и для зрителя. Он вновь и вновь оборачивается, чтобы удостовериться, что чудо и есть действительность. В своей меланхоличной созерцательности Герасимов достигает сверхъестественных эффектов его живопись начинает звучать. Это шелест гербариев, перьев ангельских крыльев в сновиденческой реальности, приправленной ядом петербургской мистики. «Гербарии — засушенные динозавры между страниц девичьих дневников» — иронизирует художник. Для передачи этих интонаций мастер не имеет проблем с выразительными средствами или техникой напротив, он признается, что в Петербурге ему было предъявлено требование избавиться от блеска рисунка и композиции. Удалось ли Герасимову подстроиться под это популистское требование экспрессионизма местного разлива? Пожалуй, что нет. Его живопись продолжает быть роскошью и настаивает на классицизирующем начале. Музыка в тишине, головокружительное соскальзывание при статичности, доверительность при надменной мине озирающегося эстета, случайно заброшенного на чёрт знает какую помойку.
Герасимов не повествует, а констатирует. Он создаёт свой тип бесполой, ангельской, иконописной красоты. Виртуозно проработанная поверхность, фактура, живописный фундаментализм, ныне пришедшие на смену перегруженному идеологией тексту отправная точка для будущего искусства. Герасимов сам странник гид для путешествующих в Прекрасное, ныне «шифрующееся» на секретных территориях междометий. Его опыт, вкус и знание ничего не гарантируют, кроме сказочного приключения.
